ФЕНОМЕН ТЕАТРАЛЬНОЙ ПРОВИНЦИИ

Елена РЯБОВА

О БЕДНОМ АКТЕРЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО...

Рассказ актрисы из Барнаула

Из театра я ушла почти два года назад. Ушла вслед за главным режиссером Василием Богомазовым. Ушла, потому что не представляла чем мне заниматься в театре без главного режиссера. Да и сама должность, на которой я состояла около девяти лет, именовалась вполне определенно и однозначно -- помощник главного режиссера по литературной части. Или коротко -- завлит. А поскольку нынешняя, а тогда новая, дирекция театра волевым решением как бы упраздняла институт главной режиссуры, оказывалось, что помогать мне некому. К тому же дирекция ни в чьей литературной помощи не нуждалась и хотела формировать репертуарную политику театра, исходя почти исключительно из финансовых интересов.

В театре наступила эра приглашенных на один спектакль разномастных режиссеров, комедий и водевилей, приправленных сценами из жизни королей и королев. А старые спектакли, оставшиеся без режиссерского глаза, очень быстро "развалились" и исчезли.

Впрочем, покинуть театр я собиралась еще раньше, поскольку примерно через пять лет работы поняла, что уже объелась пряными блюдами театральной кухни. Объелась так, что, уйдя оттуда, почти два года не ходила ни на какие представления, ибо знала, что вряд ли в ближайшее время в драме появятся спектакли, равные прежним: итальянской комедии "Моя профессия -- синьор из общества" или шекспировской пьесе "Сон в летнюю ночь", в которой столичная критика видела реальную перспективу дальнейшего развития барнаульского театра. Я знала, что никогда не увижу "Поминальную молитву", ставшую действительно поминальной молитвой по старому режиссерскому театру, и волшебную лирическую сказку для взрослых "Гарольд и Мод", где сыграла свою последнюю на сегодняшний день большую роль народная артистка России Светлана Петровна Талалаева. Тоскуя по этому, оставшемуся в прошлом театру, я в который раз уже осознавала хрупкость и сиюминутность театрального искусства. Писатель оставляет после себя книгу, художник -- картину, а режиссер и артист -- ничего, кроме разве что бесплотных воспоминаний и газетных рецензий. Ведь в провинции еще не завелась практика записывать спектакли на видеокассеты. Поэтому я и согласилась написать о Светлане Петровне. "Кто ее знает лучше тебя?" - сказали мне. И я поняла, что это действительно так. Никто. Потому что мы с ней не только работали, но и жили много лет под общей крышей - в одном подъезде одного и того же дома. И сейчас, когда я уже не в театре и сменила место жительства, все равно, наши окна, что называется, друг на друга смотрят вечером и днем. И когда по вечерам ее окно освещается слабым светом ночника, я знаю: Светлана Петровна - дома.

А это значит, что у нее нет вечерних репетиций или спектаклей -- нет работы.

В нынешнем репертуаре у народной артистки Талалаевой всего две малюсенькие роли. В драме нет главного режиссера, который думал бы не только о том, как театру заработать побольше денег, но и заботился о творческом состоянии мастеров сцены.

Мне очень больно оттого, что сегодня мы не можем увидеть Талалаеву, по сути, ни в одном спектакле, и поэтому я с удовольствием позвала ее к себе, чтобы поговорить о прошлом -- ее личном и нашем общем. И было так. Она рассказывала, а я слушала и как бы видела все то, о чем она рассказывает: спектакли разных театров тридцати- и сорокалетней давности. Рассказывая о своих ролях, она загоралась и начинала играть. Вроде бы ничего особенного она не делала и даже не вставала с кресла -- менялись только лицо и голос. Но страстная, концентрированная энергия ее воспоминаний неожиданно превращала мою кухню то в пустынный американский перекресток, то в чудесно украшенное светом и другими театральными хитростями сценическое пространство одной из ее любимых пьес.

- Ты представляешь, совершенно голая сцена, и я - одна! В прологе! В спектакле, где играли все ведущие актеры!

Она рассказывала, а я смотрела... И видела высокую молоденькую негритянку Дороги с умирающим ребенком до руках, бросающую в зал монолог, полный гнева и страсти и начинающийся убийственной фразой "Будьте вы прокляты!". Первый большой монолог актрисы Талалаевой на профессиональной сцене.

Это была не первая роль в спектакле областного театра Ростова-на-Дону "Хижина дяди Тома".

А когда после удачного дебюта молодой актрисе дали роль Варвары Басовой в горьковских "Дачниках", кто-то из ведущих актеров театра сказал: "Светлана, если вы сделаете эту роль, вы пойдете в жизнь".

И она ее сделала. Двадцатилетняя выпускница ростовского театрального училища с блеском сыграла одну из серьезнейших ролей отечественной драматургии -- и пошла в жизнь. В нелегкую, полную радостей, обид и огорчений, жизнь актрисы провинциального театра.

- Господи! Ты подумай, кого я только не играла! И Варвара, и Василиса Мелентьева, и Коллонтай, и Катерина в "Грозе", и Мария Тюдор, и Любовь Яровая, хотя сейчас и не принято вспоминать о ролях в "коммунистических" пьесах. Но скажи, как можно не вспоминать? Я же не могу перечеркнуть свою жизнь - я очень любила играть Яровую. Нет, нельзя сказать, что у меня несчастливая судьба. Я играла при всех режиссерах, меня никогда не обделяли работой. Играла лучшие роли даже у тех режиссеров, с которыми мы друг друга недолюбливали.

- Светлана Петровна, -- спросила я тогда, - у вас столько разных женских судеб на сцене, а можете ли вы какую-нибудь из них назвать вашей?

- Моей?.. Не знаю... А вот любимая, пожалуй, Лэйди из пьесы "Орфей спускается в ад" Теннесси Уильямса. Я вообще безумно люблю Уильямса, -- и она стала рассказывать мне о трагической судьбе своей героини, закрывшей собой возлюбленного от верной пули.

- И знаешь, я играла Лэйди в трех театрах. Конечно, мне помогло то, что Сергей Константинович был главным режиссером. Не скажу, чтобы он сильно баловал меня ролями, но "Орфея" ставил по моей просьбе дважды, в Пензе и Сызрани. А сделала я эту роль в Луганске, но режиссером был не Сергей. Он хотел ставить сам, но тут из Москвы приехал его однокурсник Володя Ненашев -- сейчас он профессор ГИТИСа -- и умолял отдать ему спектакль. Он посмотрел "Орфея" в театре Моссовета и говорил, что знает, как его поставить. Потом на гастролях в Одессе я вводила в спектакль Веру Марецкую: она играла Лэйди в Моссовете и в Одессе сыграла два или три раза в нашем спектакле. Конечно, мне повезло, что муж был режиссером. Я имела возможность сыграть роли для души: Кручинину в "Без вины виноватые", Любовь Яровую, Марию Тюдор. Какое наслаждение быть на сцене в этих ролях! Я убеждена, что актер должен играть то, что просит его душа. Тогда он может передать гораздо больше.

Тут мы со Светланой Петровной немножко поспорили, поскольку я имела на этот счет иное мнение. Завлитская практика убедила меня в том, что актеры, как никакие представители других профессий, склонны к завышенной или искаженной самооценке. И осуждать их за это нельзя -- ведь они не могут видеть себя со стороны. Со стороны актера должен видеть режиссер. А режиссер, как правило, сначала оценивает пьесу, а уж потом прикидывает, кто из имеющихся у него актеров что может сыграть. И распределяет роли, не спрашивая у них предварительного согласия. А актер в соответствии с театральной этикой не имеет права сказать: "Не хочу, это не моя роль!" Он обязан приспособить роль к своей душе, сделав ее своей. В этом бесправие актерской профессии, но в этом же -- и кладезь неожиданных открытий творческой индивидуальности, о которых сам актер даже и не подозревал. Механика этих открытий такова: сначала актер внутренне отказывается от роли, ругается на режиссера в кулуарах за дурацкое распределение, а потом в процессе работы влюбляется в свою роль и забывает, что она изначально была "не его".

Возможно, что так бывало и у Талалаевой, поскольку из нелюбимых ролей она смогла вспомнить всего одну. Эпизодическую. За которую, кстати, критика очень хвалила актрису.

Но зато о любимых она может говорить подолгу. И они, эти ее любимые роли, как правило, драматического или трагедийного характера. Те самые жанры, которые Светлана Петровна считает главными в своей творческой индивидуальности и в которых барнаульский зритель ее практически не видел. Потому что, по крайней мере в последние полтора десятка лет, Талалаева играла на барнаульской сцене в основном комедийные и острохарактерные роли. Она играла их мастерски, некоторые даже любила, но характерной актрисой себя признавать не хотела и все время мечтала, да и сейчас мечтает, о ролях лирико-драматических.

Но барнаульская режиссура видела в Талалаевой главным образом исполнительницу ролей комедийного плана. В чем тут дело? В чем причина столь диаметрального расхождения внутренней самооценки и внешнего режиссерского видения7 Ответа на этот вопрос нет, остается только гадать. Можно, например, предположить, что причина кроется в переходе актрисы из одной возрастной категории в другую. В ту, которая исключает роли влюбленных молодых женщин. А поскольку женские несчастья -- и в жизни, и в искусстве -- как правило, связаны с любовью, то драматические роли остались за пределами возможностей актрисы.

Кто знает, может режиссура и хотела бы дать актрисе такую роль, да не видела для нее подходящего партнера. Такого, чтобы зритель и усомниться не мог в том, что героиня Талалаевой безумно любит его героя Потому что, когда видишь ее, первое, что приходит в голову -- королева! Высокая, статная, белокурая, всегда с изумительно прямой спиной и свежим ухоженным лицом, она будто специально создана для того, чтобы играть королевские роли. А если не их, то тогда -- комедийные или острохарактерные. Но в любом случае -- необычные, может даже странные, и уж, конечно, не бытовые.

Быть красивой или, по крайней мере, впечатляющей -- такова ее природа. Актерская и человеческая. А впрочем, разве это можно разделить7 Ведь театр -- такое место, где ПРОФЕССИЯ и ЧЕЛОВЕК как бы сливаются воедино. В связи с этим вспоминается интересный момент из нашей совместной со Светланой Петровной театральной жизни. Несколько лет назад сверху было приказано ежегодно проводить аттестации, которые имели целью определить, пригодится ли актер театру в ближайшие пять лет. Мера эта была полуфиктивная и очень гнусная. Предполагалось, что она даст возможность театрам избавиться от "балласта", т. е. от ненужных актеров Однако избавляться многие стали не столько от балласта, сколько от неугодных актеров. В нашем театре, к счастью, ничего такого не случилось -- аттестацию прошли все Богомазов, несмотря на свою фамилию, понимал, что он не Бог и что не ему решать, будет актер нужен театру через пять лет или нет.

Но характеристики к аттестации писали особенные -- с обязательным указанием недостатков Когда дошла очередь до Талалаевой, главный долго думал, а потом сказал следующее: "Нужно как-то сформулировать, что ее недостаток в том, что она боится выглядеть на сцене некрасивой или стремится быть всегда красивой даже в ущерб роли. В общем, сами подумайте, как это лучше написать".

Я, конечно, написала, а про себя подумала, что мне самой бы и в голову не пришло, что красота может быть в ущерб чему-либо. А может быть, главный имел тогда в виду не спектакли, а репетиции, на которые далеко не все актеры сегодня ходят, как на праздник...

А впрочем, в той же характеристике I качестве положительной черты было отмечено умение актрисы следить за своей внешностью, что в театре считается признаком профессионализма женщины и ее хорошей творческой формы. Что ж, красота -- вещи сложная и неоднозначная.

Красива, и надменна была в исполнении Талалаевой Чебоксарова-мать в комедии "Бешеные деньги" А. Островского, красива и жалка -- стареющая балерина Роза в спектакле "Ретро", красива и уморительно смешна -- Матильда в итальянской комедии "Моя профессия -- синьор из общества", красива и мудра -- нищенка Памела в спектакле "Дорогая Памела". Действительно, везде красивая и везде -- разная! Вместе с тем героиня Талалаевой отличается особым умением эту Богом отпущенную красоту хранить, приумножать и с радостью дарить людям.

Такой была и ее последняя на сегодняшний день большая роль -- Мод в волшебной лирической сказке для взрослых "Гарольд и Мод". Спектакль о том, как юная душой восьмидесятилетняя женщина Мод открывает мир девятнадцатилетнему "старичку" Гарольду.

Не успев начать жизнь, Гарольд уже разочаровался в ней -- уж больно холоден, поверхностен и регламентирован мир взрослых, в котором существует его Мать и другие герои спектакля. Все, кроме Мод. Старой женщины, прожившей долгую и отнюдь не веселую жизнь и не растратившей любви, радости и оптимизма. На протяжении всего спектакля героиня Талалаевой излучала свет и тепло. Она была наивна и прекрасна в своих маленьких "старушечьих" чудачествах: украсть из зоопарка тюленя, назвать его Мюргетройт и выпустить в море -- на свободу; выкопать деревце, чахнущее посередине пыльного тротуара, и посадить его в лесу. Так же, как с деревцем, она поступает и с Гарольдом: "выкапывает" его из замороженного мира взрослых и "пересаживает" в свой мир -- мир добра, света, тепла и красоты. Мод становится для Гарольда Матерью, Другом и Женщиной.

Эта последняя ступень во взаимоотношениях героев спектакля очень тревожила Светлану Петровну. Она как-то остановила меня в узком коридоре закулисья и взволнованно спросила:

-- Получается, что она его соблазняет?! Старая развратница соблазняет мальчика! Ведь это грех.

-- Не волнуйтесь, -- успокоила я ее, -- во-первых, это как бы сказка, а во-вторых, я думаю, Богомазов так выстроит сцену, что в ней не будет никакой фривольности.

Так оно и случилось. Когда спектакль подходил к этой, смущавшей актрису во время репетиций, сцене, зритель уже настолько доверял Мод и восхищался ею, что долгий поцелуй странной пары не мог вызвать никаких дурных ассоциаций.

А потом, на зрительской конференции, люди говорили:

-- Мы сейчас живем в мире Матери Гарольда, нам не до детей, а как хотелось бы жить в мире Мод...

-- Именно в наше время нужны такие Мод. Как будто окунулась в мир чистоты, красоты и святости...

-- Финал грустный, а на душе светло. Подумать только, прожить жизнь и сохранить в душе радость...

А когда я задала зрителям "каверзный", как мне казалось, вопрос: Мод -- человек или сказочный персонаж, мне ответили почти хором и чуть ли не возмущенно: "Человек!" А это значит, что Талалаевой уже в который раз удалось передать в зрительный зал частичку своей души.

Нет больше в репертуаре театра спектакля "Гарольд и Мод". Нет и никогда не будет, потому что вслед за главным режиссером из театра ушел и Гарольд -- молодой, талантливый актер Юра Котов, пока последний серьезный партнер Светланы Петровны на сцене нашей драмы. И память о спектакле теперь хранится лишь в нескольких фотографиях да в воспоминаниях зрителей, актеров и моей маленькой дочери, которая на каждой постановке лежала, уткнувшись носом в пол сцены, в бутафорской тюленьей шкуре и усердно шевелила хвостом и плавниками в ответ на ласковую реплику Мод:

"Познакомьтесь, это Мюгси!"

Спектакль исчез в круговерти внутритеатральных бурь, не прожив и двух сезонов. И сегодня у Светланы Петровны -- всего две маленькие роли и ощущение своей ненужности, переплетающееся со страстным желанием работать. Но работы нет, и Светлана Петровна стала все чаще поговаривать о том, чтобы навсегда покинуть Барнаул, в котором прожила почти треть жизни и где схоронила мать и мужа, и уехать в Дом ветеранов сцены -- убежище престарелых и никому не нужных актеров. Я пытаюсь отговорить ее, потому что, во-первых, ей еще очень далеко до возраста своей последней героини; а во-вторых, лишив себя надежды быть нужной театру, она просто не сможет жить.

...Наш разговор на кухне был не очень веселым, хотя Светлана Петровна бодрилась изо всех сил:

-- Нельзя гневить Бога, моя актерская жизнь скорее сложилась, чем нет. Конечно, бывали перепады, бывали города и театры, где было мало работы. Иногда приходилось уезжать из полюбившегося театра, потому что надо было уезжать Сереже. Но я играла такие хорошие роли! Сыграла лучшие роли в пьесах Островского. И все же, и все же...

- А какие-нибудь несыгранные роли у вас остались? -- спросила я.

- Несыгранные?.. Я очень хотела сыграть в чеховских "Трех сестрах" Машу. Не Раневскую в "Вишневом саде", а именно Машу. Она такая земная, такая доступная. Но теперь уже поздно об этом говорить...

- А сейчас что бы вы хотели сыграть?

- Ты сама знаешь, -- чуть укоризненно ответила Светлана Петровна. -- Бабушку в пьесе "Деревья умирают стоя".

Действительно, я знала. В последние два-три года моей завлитской работы Талалаева не раз заводила со мной разговор об этой пьесе. Но мелодрама испанского драматурга Касоны никак не вписывалась в репертуарные замыслы главного режиссера, да и я не очень настаивала, справедливо полагая, что театр не имеет возможности ежесезонно давать каждому актеру по большой роли. Ведь актеров -- сорок, а спектаклей в сезон выпускается всего шесть или семь. Тогда эта театральная истина казалась мне справедливой, поскольку у Талалаевой была Мод и требовалось обеспечивать работой молодых актеров, которые, если их регулярно не занимать, могут взять да и уехать в другой театр. А театру без молодых -- смерть...

Но сейчас, когда у Светланы Петровны всего две малюсенькие роли и прекрасная творческая форма, истина перестает казаться справедливой. И, видя по вечерам ее слабо тлеющее окно, мне неудержимо хочется исполнить свою бывшую завлитскую обязанность - прийти в театр и попросить:

- Пожалуйста, поставьте для Талалаевой "Деревья умирают стоя"!

Необходимый постскриптум.

Театральный читатель, вероятно, уже догадался, что этот творческий портрет написан достаточно давно, однако по разным причинам не был опубликован.

Но зато. Примерно через полмесяца после его написания я с изумлением узнала, что театр принял к постановке пьесу Касоны "Деревья умирают стоя" и Светлана Петровна вновь явилась публике в большой и желанной роли. Кроме того, в театре появился главный режиссер В драме наконец поняли, что даже при идеальном директоре без главного режиссера российский провинциальный театр жить не может. Таким образом, все проблемы, затронутые мною в творческом портрете, вроде бы решены...

Однако мне вспомнился разговор Светланы Петровны с одним режиссером.

- Вы знаете, - пожаловалась она ему как-то, - я уже два года ничего не играю.

- Ну и что, - очевидно, несколько свысока ответил ей собеседник, - вы - два, а Бабанова - двадцать два. Аргумент был увесистым. Если, конечно, забыть, что замечательная актриса Мария Бабанова не играла ролей в столичном театре, где она была одной из звезд. Пусть даже самой яркой, но одной из...

А в провинциальном театре таких актрис, как Талалаева, что называется, раз-два и обчелся. И пренебрегать ими - непозволительная роскошь. Годы уходят быстрее, чем кажется и хотелось бы Поэтому одна роль, данная ведущей актрисе театра, проблемы в целом не решает. А мой портрет, следовательно, остается актуальным.