ФЕНОМЕН ТЕАТРАЛЬНОЙ ПРОВИНЦИИ

ЮРИЙ КОЧНЕВ: СТАТУС ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ТЕАТРА

30 лет назад главным дирижером, а потом и художественным руководителем Саратовской оперы стал Юрий Кочнев. Профессор, заведующий кафедрой оперной подготовки Саратовской консерватории, народный артист России, лауреат Государственной премии России, лауреат национальной театральной премии "Золотая Маска", член Российской Академии искусств, художественный руководитель оркестра "Русская филармония" (Москва).

Сейчас для музыкальной России Саратов прежде всего ассоциируется с именем Кочнева.

- Юрий Леонидович, в связи с 60-летием Победы театр выбрал для постановки "Повесть о настоящем человеке" - оперу на военный, реалистический сюжет, известный многим со школы. Это корректирует подход к музыкальной интерпретации материала?

- Мы очень серьезно относимся к этой работе. Во-первых, я уверен, что живущие сейчас должны помнить и воздавать должное людям, которые защищали нашу Родину. Во-вторых, опера принадлежит перу Сергея Прокофьева. Как Вы понимаете, выдающиеся композиторы, как и выдающиеся писатели, не могут писать плохо. Они пишут по-разному, могут хуже или лучше, но это всегда материал очень высокого музыкального качества. Конечно, найти ключ к этой опере непросто. Сам по себе факт, что по сцене ходит человек, который, по условиям, заданным автором, лишен ног, создает довольно сложную для постановщиков ситуацию. В данных обстоятельствах важно отразить правду характера.

- Опера и война - "вещи совместные"?

- Музыка всегда сопровождает нашу жизнь. И на войне тоже. Во время Великой Отечественной создано огромное число замечательных песен, которые мы слушаем до сих пор. В опере Прокофьев пошел по этому же пути. Он написал песенную оперу; ее тематизм во многом песенный, демократичный и очень ясный. Композитор сознательно шел к тому, чтобы люди находились в атмосфере звуковых образов, доминировавших в то время.

- В постановке этой оперы Вы учитываете свой личный опыт восприятия войны?

- В 1945 году мне было всего три года, так что личных впечатлений от военных событий нет. Единственное, что хорошо помню, - пленных немцев, которые восстанавливали разрушенные дома в Симферополе. Я ходил в детский сад. Эти пленные делали деревянных человечков, у которых ножки и ручки двигались, когда их дергаешь. Дети все время бегали к ним, покупали этих человечков или на хлеб выменивали. Так что в "Повести…", прежде всего, - режиссерская трактовка событий.

- Насколько свободен режиссер в постановке такого рода оперы, возможны ли эксперименты?

- Я вообще не люблю слова "эксперимент". Ни один свободный художник не занимается экспериментами. Он занимается правдивым воплощением того, что написал автор. Если по каким-то причинам не получается, это называют экспериментом: пытался сделать и не сделал. Другое дело, что решение может быть более традиционным, а может и авангардным. Все зависит от индивидуального почерка режиссера.

- Когда художественный руководитель театра и дирижер - в одном лице, на чьей стороне перевес, если речь идет о выборе?

- Как дирижер и художественный руководитель я имею достаточно широкий спектр пристрастий. Я приемлю и авангардные решения, если это не бессмысленный эксперимент над материалом, а адекватное современности высказывание. И более традиционные решения, когда есть попытка раскрыть психологию персонажей в традиции русского драматического театра, начатой Станиславским и Немировичем-Данченко. Если внимательно посмотреть наш репертуар, там есть ответ на этот вопрос.

- В последние годы в провинции очень трудно сохранять талантливую труппу: слишком много соблазнов. Вам это удается. Каким образом? Жесткой волей? Или вдохновляющим творческим импульсом?

- Провинциальный театр - понятие, которое употребляется либо в географическом, либо в творческом смысле. С точки зрения географии Пермь, Новосибирск или Саратов мы можем отнести к провинции. В творческом - это самостоятельные культурные центры. Статус провинциального театра в том виде, в каком он воспринимается у нас, почти отсутствует в Европе. Скажем, в Германии театр Дрездена или Лейпцига не является провинциальным по отношению к Берлину. В этом же направлении сейчас развивается российский театр.

Руководить таким коллективом - значит пытаться соответствовать мировым стандартам. И в вопросах общей стратегии - подборе репертуара, целесообразности формирования именно такого соотношения классики и современности, традиции и авангарда. И, опять-таки, влиять на общий творческий и моральный климат.

- Судя по всему, круг Ваших дирижерских пристрастий очень широк. Всегда удается осуществить собственные желания?

- Тут нет желаний. Потому что я ставлю только то, что я могу поставить в данном театре. Приходится исходить из состояния труппы, из того, как на данный момент представлены различные голоса и какова репертуарная политика. Но ведь оперный репертуар необъятный, всегда можно соотнести желание с необходимостью. Вот в этом году целесообразно поставить оперу Прокофьева "Повесть о настоящем человеке". Может, необходимости потом не будет 10 лет. А ведь это Прокофьев. Или "Военный реквием" Бриттена. Прекрасная музыка, но именно сейчас сверхактуальна и поэтому прозвучит в мае на Собиновском фестивале.

- У Вас в кабинете на стене портреты двух великих дирижеров - Мравинского и Караяна. Это сознательное предпочтение?

- Да, это сознательное предпочтение. Для второй половины ХХ века, для того времени, когда я формировался как музыкант, они были знаковыми фигурами. Мравинский - символ российского симфонического дирижирования. Караян - эталонная фигура западного дирижерского искусства. Мравинский был сосредоточен на чисто дирижерской деятельности, в то время как Караян стал инициатором проведения многих фестивалей, постоянно экспериментировал на сцене, в области звуко- и видеозаписи. В этом смысле он - дирижер-менеджер новой формации.

Это еще и оригинальные фотографии, не репродукции и не копии. Они сделаны одним выдающимся фотографом в зале Ленинградской филармонии, игравшим в этом филармоническом оркестре, фамилию его сейчас я, к сожалению, не вспомню. Мравинский там постоянно работал, а Караян приехал на гастроли в Ленинград. Так что эти фото и с художественной точки зрения имеют ценность. Их мне подарила дочь фотографа уже позднее.

- Существует мнение, что "волшебник Караян" ярче всего воспринимается в его записях опер Вагнера…

- За время моей работы в театре мы дважды ставили Вагнера. "Лоэнгрина" и "Тангейзера". Постановка "Лоэнгрина" была более удачной и продержалась на сцене много лет. С "Тангейзером" вышло сложнее. Но это очень полезный опыт, полезный для дирижера, публики, полезный для режиссеров, потому что Вагнер - один из великих композиторов, наряду с Моцартом, Верди, Пуччини. Опыт его освоения - уникальный опыт. Но если говорить о предпочтениях, у нас замечательные оперы у Чайковского, Мусоргского, Глинки. В этом смысле среди русских композиторов тоже есть фигуры выдающиеся. Жизни не хватит, чтобы все это исполнить.

- Недавно Ваш сын Михаил успешно выступил на конкурсе юных пианистов. Музыкальные пристрастия отца и сына совпадают или разнятся?

- Поначалу я не был уверен, что он станет заниматься музыкой. Даже сейчас, если футболом и компьютером он занимается очень упорно, то музыкой - по необходимости. Но еще раз скажу всем родителям: от ребенка не стоит ждать, что он сам начнет заниматься. Начинают обычно учить детей в 6 лет, и обязательно возникает момент, когда вы ребенка будете заставлять. Почему? Потому что, опоздав, он потом не восполнит недостаток техники. Нет ничего страшного и неестественного в том, что вы его будете заставлять. В 14-15 лет он уже сам сделает выбор. Естественно, если желания учиться музыке не будет, не настаивайте - это гиблое дело.

Я одно время относился к занятиям сына без полной уверенности. И вообще предлагал ему несколько раз это дело бросить. Но он занимался. И вот сейчас, когда стало ясно, что он все-таки произвел впечатление, что его запомнили, появился стимул и меняется отношение к делу.

- А Вас играть заставляли?

- Конечно, заставляли. Меня бабушка заставляла. Я играл на скрипке, а она ложилась и спала. Как только я переставал играть, она тут же просыпалась и спрашивала: "Почему ты не играешь?" На самом деле я не играл, я читал книгу. Ставил ее на пюпитр и читал. А играл механически - у меня была механическая память пальцев. Пока играл, бабушка спала. Но надо было переворачивать страницу. Я старался делать это очень быстро, чтобы бабушка не успела проснуться. Так продолжалось до 10 лет. В 10 лет я поступил в музыкальную школу-десятилетку в Ленинграде. Это была школа для способных ребят, их отбирали по всему Союзу. Когда я поступил туда, увидел, как все много занимаются музыкой и продвинулись гораздо дальше меня. Тогда я и начал заниматься сам. Среда очень влияет.

- Читать книгу и одновременно исполнять музыку - навык, полезный для оперного дирижера? - Сейчас я уже не представляю себе, как бы я это смог сделать. Давно не практиковался. - А детское увлечение литературой, отвлекающей от нот, сохранилось?

- Основной круг прочитанной литературы - до 16 лет. Тогда читал все, что попадалось в руки. С 16 лет читал уже избирательно. Сейчас читаю меньше, потому что основной багаж классики заложен в память в прежние годы. Что касается литературы новомодной - Сорокин, Лимонов, Улицкая, я уж не беру Маринину… Здесь очень много китча. Китча для образованных. Акунина тоже читать не стану. Не мой он автор. Это подделка под спрос и под настоящие произведения. Очень мастеровито, но это для меня не литература с большой буквы, как, скажем, Сартр, Камю или Бунин.

- Но многие интеллектуалы относятся к такой литературе как к игре или отдыху для мозгов…

- Пусть относятся. Если мне надо отдохнуть, я лучше побегаю или поплаваю.

На главную страницу раздела