ФЕНОМЕН ТЕАТРАЛЬНОЙ ПРОВИНЦИИ

Сезон 1895-1896 гг.

МОЙ ПЕРВЫЙ СЕЗОН В ПРОВИНЦИИ

Ольга Александровна Голубева- драматическая артистка. Родилась в Моршанске (б. Тамбовской губ.) в 1868 г. Воспитывалась в Москве, в Усачевско-Чернявском училище, В 1891 г. поступила на драматические курсы при Петербургском театральном училище. Занималась у Н. С Васильевой и В Н. Давыдова. Через два года уехала в Москву, где и окончила драматические курсы по классу А. П. Ленского.

Первые четыре сезона служила в провинции-сначала в Ярославле, затем в казанско-саратовском товариществе Бородая. В 1899 г. перешла в московский театр Ф. А. Корша. В декабре 1905 г., едет в Петербург и поступает в театр Комиссаржевской. После ареста ее мужа - московского адвоката Мандельштама, известного защитника на процессе Каляева и Гершуни, - Голубева временно покидает сцену.

В 1908 г. работает в Одесском театре, в труппе под руководством Конст. Марджанова, с которым впоследствии ей придется еще не раз встретиться в творческой работе. Ее лучшие роли: Катерина ("Гроза"), Ганна ("Возчик Геншель"), Ребекка ("Росмерсхольм") и Анфиса.

Сезон 1912 года актриса опять проводит в Ярославле, во вновь отстроенном театре имени Федора Волкова. Ольга Голубева оставила интересные воспоминания о своей работе в русских провинциальных театрах конца Х1Х века. Отдельные главы ее воспоминаний посвящены ярославским театральным сезонам.

В настоящем томе публикуются записки актрисы, связанные с первым ее театральным сезоном в провинции, в Ярославском театре - в 1895/1896 гг. Продолжение воспоминаний О. Голубевой о театральном сезоне в Ярославле (1912) - в следующем томе.

Напутствие А. П. Ленского.-Театр в Ярославле.- Труппа.-Бегство из провинции.

По окончании школы при московском Малом театре мой первый сезон на сцене, зиму 1895/96 года, я служила в Ярославле.

Мой учитель А. П. Ленский рекомендовал меня антрепренеру и даже договорился с ним об условиях. Я зашла к Александру Павловичу, чтобы поблагодарить за все и проститься.

- Что же мне играть? Какое амплуа я могу считать своим?

- Играйте все, дружочек. Когда пройдет несколько лет, и вы увидите возможность отобрать из ваших ролей наиболее удачные, тогда и определится само собой ваше амплуа...

И вот я поехала в Ярославль с жаждой играть, но без всякого представления о предстоявшей мне работе. Антрепренершей там была Малиновская, женщина умная, не лишенная вкуса, но очень практичная. Она умела гладко вести дело, ладила и с труппой, и с публикой.

В Ярославле единственным развлечением был наш театр. Играли три-четыре раза в неделю, и публика всегда наполняла зал. Спектакли со слабой труппой и минимальными затратами на постановку шли далеко не блестяще, но Малиновская кончала сезон всегда с некоторой прибылью.

Как правило, спектакли не повторялись. Редкая пьеса проходила в сезон три раза. Я помню, что были повторены: "Власть тьмы", впервые тогда шедшая на ярославской сцене, "Фауст" и "Снегурочка". Неожиданно для себя, я оказалась на амплуа первой и притом единственной инженю, и мне, неопытной, пришлось играть по три-четыре новых роли в неделю. На изучение роли, приготовление костюмов (все костюмы были свои, а ведь гардероба никакого у меня еще не было) оставалось от вечеров, занятых спектаклем или репетицией, лишь несколько часов ночью. Все утра тоже репетировали и таким образом выкраивали две-три репетиции на пьесу. Только благодаря молодой памяти удавалось кое-как справляться с работой и знать к спектаклю текст роли. О какой-либо работе над ролью, о создании образа и говорить не приходилось.

С первого же дня я познакомилась с молодой актрисой Крестовской, которая занимала у нас амплуа героини. Ей я многим обязана. Человек очень культурный, с большой эрудицией в области искусства, беззаветно преданная театру, очень живая, экспансивная, она принимала самое горячее участие в моей работе. Мы бывали почти неразлучны. Вместе читали пьесу, вместе обсуждали роли. Она всегда оригинально, по-своему умела осветить роль. Она же помогала мне из тряпок, почти из ничего создавать нужный костюм.

Все остальные мои товарищи по сцене были безнадежно шаблонны, совсем необразованны, очень близко напоминая персонажей Островского: тут были и Шмага, и Смельская, и Миловзоров. Помню двух актеров. Они всегда ссорились из-за ролей. Каждый доказывал свое право на лучшую роль тем, что именно он занимает амплуа "первого любовника". Однажды за разрешением вопроса, кто же из них "первый", они обратились к антрепренерше. Та, спокойно улыбаясь, сказала: "оба вы вторые; первого у меня, к сожалению, нет".

Один из них поучал меня:

- Зачем учить всю роль? Учите хорошо только горячие монологи, а остальное можно под суфлера.

Сам он именно так и поступал и иногда, говоря под суфлера, произносил на сиене изумительные слова, нисколько не смущаясь. Так, однажды суфлер подал ему реплику: "Какой контраст! ты-гордая спартанка, а я-изнеженный афинянин". Иностранные слова всегда были для этого актера камнем преткновения. Не расслышав суфлера, он, громко и горячо обращаясь ко мне, произнес: "Какой контраст! Ты-гордая испанка, а я... эгоист!" С тех пор меня в труппе звали не иначе, как "гордой испанкой".

А другой актер, тоже послушно повторявший суфлера, схватил чужую реплику и, обращаясь к артистке, игравшей его тетушку, выпалил: "Как! вы даже не хотите назвать меня тетенькой?" - "Нет, это вы не хотите назвать меня тетенькой!"-отвечала артистка. Громовый хохот зала покрыл эти фразы, и молодежь,- студенты, всегда наполнявшие галерку театра,-долго потом кричала: "Тетеньку! Тетеньку!"

А ярославский режиссер! Он не имел обыкновения читать пьесу до репетиции и знакомился с ней во время самой постановки. Получались тоже курьезы: нашему старику-комику он послал однажды роль юного любовника, и лишь на второй репетиции недоразумение разъяснилось. Роль отобрали у старика, но любовник уже не хотел ее играть, считая для себя унизительным играть роль, данную раньше другому.

Вымарки в пьесе этот режиссер делал замечательно просто; не читая пьесы, вычеркивал места в длинных сценах, следя только, чтобы рядом оказавшиеся фразы имели какой-нибудь смысл. Он хвалился, что у него "Гамлет" так чудесно "сведен", что идет всего два с половиной часа.

Была в труппе и "кокет"-Смельская. Она хорошо говорила по-французски и любила вставлять множество французских фраз в свою роль. Текст роли она знала лишь приблизительно, но, не запинаясь, болтала по-русски и по-французски все, что ей приходило в голову.

Водевильная инженю "с пением", без голоса и слуха, еще несколько актеров на вторые роли - вот и вся труппа.

Так называемые выходные роли исполняли у нас любители, большею частью студенты. Это был милый, веселый народ. Среди них у нас с Крестовской были большие приятели. Они доставляли нам нужные книги, исполняли всевозможные поручения. В те немногие часы, когда мы позволяли себе отдохнуть, они были всегда готовы бежать на лыжах, ехать кататься на розвальнях на Волгу или просто бродить ночью в метель по сугробам. Между этими "выходными" я помню двух монашек, которые по вечерам убегали из монастыря, переодевались у нас в театре и изображали каких-нибудь дам на балу у Фамусова или девушек в "Снегурочке".

Сезон промелькнул для меня быстро и весело. Прекрасные роли, которые пришлось играть, увлекали меня; хотя я чувствовала, что комкаю их, что так работать нельзя. Выходить из положения приходилось по-разному. Предстоит, скажем, сыграть на неделе три новые роли; вот выберешь из них одну, которая больше по душе, и над ней работаешь, а остальные уж заведомо проваливаешь, - только-только текст знаешь и полагаешься на нервный подъем, Ну, нервы и молодость выручали.

Успех мы с Крестовской имели хороший. Аплодисменты, цветы, сыпавшиеся сверху билетики с лестными надписями, похвалы в газете-все это, конечно, радовало и немного кружило голову. Но к концу сезона у меня было все же ясное сознание, что если продолжать играть в такой обстановке, то очень скоро выработаешь штамп и тогда,- прощай мечты о том, чтобы быть настоящей актрисой на хорошей сцене. И на предложение Малиновской остаться на следующую зиму я ответила отказом, решив пробиться в хорошую труппу, хотя бы на маленькие роли.

Когда поезд увозил нас из Ярославля, и наша милая молодежь провожала на вокзале, я чувствовала, что частица моей души, моей молодости остается там навсегда. Но более чем когда-либо, я рвалась к настоящей работе, в настоящий театр.

Публикуется по изданию:
Русский провинциальный театр. Л., 1937. С. 92-97.

На главную страницу раздела