ПУБЛИКА И ТЕАТР

Влада ГОНЧАРОВА

О КОРОЛЯХ И БУТЕРБРОДАХ

Психика современного зрителя и его эволюция

"Я не знаю, заполнит ли какой-нибудь пробел предлагаемая книга, но предмет, которым она занимается, - изменения психики зрителя, его естественная и необходимая эволюция, - до сих пор мало привлекал к себе внимания" - так печально и безнадежно начинается книга И. Игнатова "Театр и зритель", изданная в Москве в 1916 году. С тех пор, судя по отзывам театралов и по скудной литературе о "театре и зрителе", мало что изменилось. Вооружившись своими наблюдениями и суждениями людей театра, мы попытались разобраться в природе тех странностей, которые то и дело встречаются в зрительном зале

А началось все с бутерброда, которым в антракте лакомилась "нежновозрастная" привлекательная девочка, лакомилась под строгим контролем мамаши в бусах и, что называется не отходя от кассы, то есть в зале. Рядышком кто-то мило похрустывал шоколадкой, ему отзывались приятным шипением открывающиеся бутылочки "Колы", и брызги, испуганно взметнувшись, красиво оседали на соседние кресла. Этот живописный пейзаж дополняли тонкие голоса "трубок" и густые басы их владельцев. Я позволила себе нарушить эту антрактную идиллию, несмело напомнив девочке с бутербродом и ее мамаше, жующей пирожок, о существовании не одного, а двух буфетов в театре и о том, что до третьего звонка еще минут десять. Девочка смутилась, а дама в бусах и пирожках реагировала так: "Прошли те времена, милочка..." Я не нашла, что ответить, но задумалась надолго.

Лишним поводом подумать на эту тему стала опубликованная некоторое время назад в "Коммерсанте" статья Романа Должанского "На поводу у партера". Подводя итоги театрального сезона, автор обозначил сложившуюся ситуацию "театр-зритель" четко и ясно: "... если раньше считалось, хотя бы в романтических мечтах, что театр способен чему-то научить зрителей, то теперь очевидно: публика сама стала учителем театра. Причем таким, который может научить и хорошему и дурному". С этой мыслью не грех и поспорить, если учесть, что публика всегда была своеобразным поводырем театра. Но это как раз тот случай, когда слепой ведет зрячего, поскольку три тысячелетия публика ведет театр, руководствуясь всего одним принципом: "нравится - не нравится", а самый распространенный стимул посещения театра - увидеть зрелище, отдохнуть. Пожалуй, правомернее говорить не о том, что изменилось соотношение сил, а о том, что стало другим общество, его психика, а следовательно, произошла переоценка ценностей, как у зрителей, так и у театра.

"Если схематично сформулировать, - говорит председатель самарской секции критики Эдит Финк, - состояние общества такое, что очень много лет то, что было плохое (хамство, невежество, дурные проявления людей), было загнано в глубину. Была скованность внешнего поведения при том, что внутри у людей было самое разное. Сейчас этот пресс ограничений, официального нормирования поведения людей исчез, и люди ведут себя в соответствии с тем, что они из себя представляют. А очень много людей некультурных, невоспитанных. Они не научились уважать себя, поэтому не уважают окружающих: едят в зале, могут кинуть банку. Уровень бескультурия очень высок".

Лет десять назад, если верить близким театру людям, "спектакли на улице" были интереснее тех, что шли на сцене, и театральные залы неожиданно стали полупустыми. Критики заговорили о незаметно подкравшемся "кризисе жанра", то есть таком состоянии театральной жизни, когда низы не хотят, а верхи не могут. Все перевернулось.

"...люди вообще устали от того, что их мыслями, их духовными движениями, их внутренней жизнью все время кто-то претендовал управлять. Когда ими посягал управлять Пушкин, или Малый театр, или в начале века Художественный театр, вероятно, это могло радовать.

Но с тех пор людей так перемололо жерновами разных идеологических посягательств на то, чтобы тобой управлять, - что нет желания поддаться даже милой власти, даже поэтической власти, даже личной власти какого-то дивного художника", - так ответила "Петербургскому театральному журналу" доктор искусствоведения Инна Соловьева на вопрос, как изменилось отношение публики к театру. Кроме того, стала историей идея "театра-дома", "театра-храма", важная для советского театра. Об этом много и понятно говорит сегодня Анатолий Смелянский: "Мистическое устройство русского театра, которое тайно предполагало, что встреча с тем или иным спектаклем может повернуть твою жизнь (Станиславский искренне считал, например, что если "Село Степанчиково" он сделает совершенно, то война с немцами прекратится), вот все это кончилось. Это важнейшее изменение не московского ландшафта, но всего русского театрального пейзажа, той идеи, которая была задана в начале века... Рынок вошел в само зачатие театрального детища. Только зародилась, затеплилась жизнь - немедленно строятся фестивальные планы, вызываются продюсеры, идет торговля. Фестиваль, фестиваль, фестиваль! Можно поехать сюда, туда. Мир открылся, и, одновременно, как чудовищно он сузился для русского театра! Говорю это совершенно ответственно. И многое тут от нищеты, от бывшего советского убожества".

Итак, прошло какое-то время, рынок вошел куда только мог, не миновав и театра. В начале 90-х годов как альтернатива неинтересному "официальному" театру в России восстала из мертвых антреприза, "ликвидированная" советской властью в 1919 году в связи с национализацией театров. Сегодня, в изменившихся "предлагаемых обстоятельствах", когда "инстинкт театральности" сделал свое дело и народ повалил в театр, актерам, привыкшим к "халтуре", трудно отказаться от легких денег. Вот и Роман Должанский сетует на то, что у нас так и не появилось качественного бульварного театра. А народ идет, народ тянется к театру в какой бы то ни было форме. И тут, в случае антрепризного, массового театра, следует говорить уже не о том, что публика сама виновата: получила, что захотела; а о том, что театр может предложить публике, о том, насколько ответственно он подходит к своей работе и насколько он уважает своего зрителя. А что его уважать, этого зрителя, в особенности провинциального, когда "пипл хавает". Но такое же впечатление производят все московские антрепризные спектакли. Неуважение с одной стороны провоцирует неуважение с другой, а привычка цементирует созданное.

Вместе с тем, видимо, настало время говорить о том, что период "кризиса жанра" прошел. Не по дням, а по часам в театрах нашей необъятной родины увеличивается число жаждущих зрелищ. Столичные критики отмечают из года в год растущий интерес к театральному искусству. В жаркий июльский день в театральных кассах-будочках, на которые то и дело натыкаешься, гуляя по московским улицам, почти нет билетов "на сегодня", около театров спрашивают лишний билетик, а в дни премьер отдельных театров желающих попасть на спектакль так много, что вдоль стен выстраиваются ряды зрителей. Да что там столица. Чтобы попасть в "СамАрт", билеты нужно покупать за неделю, а то и за две. В драме, где зал несравнимо больше "самартовского", почти всегда аншлаги, "Камерная сцена" в последние год-два имеет стабильные три четверти зала, то же можно сказать и о не имеющем постоянного пристанища театре "Самарская площадь". Казалось бы, при таком раскладе ставший популярным лозунг "пипл хавает" уже давно пора менять на забытое "публика голосует ногами".

"Сегодня театр пользуется спросом, - пишет интернет-обозреватель Ирина Виноградова, - Зрители идут на любые спектакли и почти за любые деньги. Театр имеет возможность показать то, что ему, театру, кажется важным и нужным, тем самым подготавливая для себя зрителя завтрашнего". Но это о театре столицы. Театр, который сегодня видит провинция, в основном остается на прежних позициях бедного родственника, или, по замечательному выражению Инны Соловьевой, "на скамейке запасных". Не исключено, что поднадоевшие разговоры о том, что кругом одна сплошная бездуховность, что у современного зрителя испорчен вкус и прочее, это скорее всего лишь очередная попытка свалить все грехи на очередного "козла отпущения".

Похоже, что само это "учреждение культуры" позволило обходиться с собой вольно, короновав того, кто и не думал короноваться, кто жует и тоскует в партере, тоскует и жует: "Прошли те времена, милочка..." Рыночные отношения почуял и зритель, а войдя во вкус, стал позиционировать себя как потребитель, покупатель, который всегда прав. Стала нормой ситуация, когда на сцене герой объясняется героине в любви, в партере шелестят обертками и говорят по сотовым, а с галерки слышны возгласы подростков: "Смотри, как он ее!"

Нетрудно догадаться, как чувствуют себя артисты в такие моменты на сцене. Актриса Самарского театра драмы Анастасия Лебедева-Светлова рассказала о своих впечатлениях от одного из таких зрителей, сидящих в первом ряду, как шейхи на коврах. Зритель заподозрил, что что-то не так, только после выразительного взгляда актрисы и, подумав, решил не нервировать барышню некуртуазным поведением, преобразился и снова стал зрителем.

Молодой актер театра "СамАрт" Павел Маркелов говорит о зрительской культуре сурово: "Очень обидно осознавать, что современный зритель - это зачастую зритель, которого палкой загоняют в театр. К сожалению, это очень часто так. Мне было стыдно за самарского зрителя, который пришел в наш театр на замечательный спектакль "Последние" Ярославского ТЮЗа (режиссер Александр Кузин). Был зритель как раз из той серии, которого силой завели в театр, который не хочет ничего смотреть и который позволяет себе оскорбительно вести себя по отношению к артистам, к театру. Такое ощущение, что зрительская культура сходит на нет".

А вот актрисе Жанне Романенко, по ее собственному признанию, на зрителей везет, ей кажется, что ведут они себя вполне адекватно и не мешают артистам. О самарском зрителе вообще принято говорить как о зрителе доброжелательном, самарцы любят вызывать актеров на бис и вставать после спектаклей. Тем не менее, нельзя не заметить, что изменился и доброжелательный зритель Самары. "Сейчас уже другое измерение, - говорит Жанна Романенко, - другой век и другая публика. Время движется. Мне кажется, сейчас зритель стал более жесткий, наверное, потому, что более жесткая жизнь".

Какие же были времена раньше? Пушкин писал в "Моих замечаниях об русском театре": "Перед началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем 10 рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми..." В 1820 году не было сотовых телефонов и пейджеров, но было весело и без них. Хождения во время спектакля, разговоры, опоздания на полчаса были нормой. Все для людей, лишь бы публика была довольна. А потом вдруг г-н Станиславский взял да и не пошел на поводу у партера. Не стал задерживать спектакли из-за опоздавших, которых было велено не пускать в зал, - и опозданий стало меньше. Если шум в зале достигал критической отметки, он останавливал спектакль и выходил на авансцену, призывая публику к порядку. И как это ни странно, шуметь перестали.

Конечно, сегодня говорить о таких способах, по крайней мере, смешно. Время не повернешь вспять. Однако, если каждый, кто приходит в театр, хотя бы минуту подумает о том, что сейчас на его глазах произойдет нечто, похожее на чудо, то, кто знает...

Самарское обозрение

На главную страницу раздела