Народный артист России, актер Российского Академического театра драмы имени Федора Волкова (1960-1974, 1996 – по наст. время). Старейший актер старейшей в России Волковской сцены. Не так давно волковцы отметили его 75-летие. Солопов — один из самых репертуарных актеров сегодняшнего Волковского театра

…Его актерская биография сплавлена из реальностей и легенд. Как актер он воспитан меняющимся временем, а также культурой русской театральной провинции. Одним своим появлением на сцене Солопов приносит на сцену и в зрительный зал небывалое вдохновение. Все его существо заряжено мощным потенциалом энергии, которая выплескивается через рампу в зрительный зал.

Начав свою актерскую карьеру в Ростове на Дону, Солопов испытывал себя на подмостках драмы и оперетты, работал шпрехшталмейстером в цирке, конферансье в эстрадном оркестре Эдди Рознера. Эта эстрадно-цирковая страничка не явилась случайной в биографии и творчестве будущего драматического актера, придав его персонажам яркий эксцентрический оттенок, наложив особый отпечаток. Через эстраду и цирк прошли в свое время Любовь Орлова и Игорь Ильинский, Николай Черкасов и Борис Чирков. В ростовской драме его, начинающего, но уже известного репертуарного артиста заметил и пригласил в Воронежский театр Фирс Шишигин. Воронежский период стал значимой частью для биографии не только актера, но и театра. В 1961 году по приглашению Ф. Е. Шишигина становится ведущим актером Волковского театра, органично влившись в труппу блистательных мастеров старшего поколения, имена которых славились по всей России – Чудинова, Незванова, Белов, Ромоданов, Нельский…

Репертуар его ярославской поры этого времени чрезвычайно насыщен. Его роли в постановках Ф. Е. Шишигина покоряют ярославцев и зрителей многочисленных городов станы, где театр бывает на гастролях. Это Печорин (в одноименном спектакле, инсценировка М. Волобринского), Глумов (“На всякого мудреца довольно простоты” А. Н. Островского), художник Вагин (“Дети солнца” М. Горького), боярин Колычев (“Василиса Мелентьева”), самозванец Лжедмитрий (“Царь Юрий”), дипломат Репнин (“Посольский дневник” С. Дангулова), ученый-ядерщик Бармин (“Человек и глобус” В. Лаврентьева).

Почти все его герои, какими бы они ни представали — одинокими мечтателями, аристократами, мудрецами или странниками, блестящими победителями, самозванцами или историческими озорниками,– были прежде всего людьми независимыми (и своенравными). Именно самостоянье (и своеволие) для его героев становилось смыслом бытия. В финале они, как правило, стояли у края катастрофы. С романтико-утопических высот зритель был сброшен в каскад трансформаций, масок, в жесточайшую и мучительную иронию. Внутренняя многомерность становилась знаком времени.

Салопов никогда не играл бытовых героев, его актерской природе и до сего времени не свойственно реальное пространство. Его героям всегда нужен трюк, выверт,– нужен Фауст, сплавленный с Мефистофелем. Герой Солопова изначально отмечен неким родимым пятном, то знак превосходства – острота ума и стремительность реакции, значительность и мудрость. Солопову удается передать в характерах своих героев ощущение собственной личности как высшей ценности. Полем битвы для них становится собственное самосознание.

В реалистическом по внешнему облику театре Шишигина 60—70-х годов жил, творил, действовал необычный и непривычный герой. Герой романтически-авантюрного склада и толка. Авантюрист, собственно, и есть артист. Авантюризм заключает в себе театрализацию жизни и взрывает ее официальный уклад. Этот заряд всегда подспудно проявлял себя в режиссуре Шишигина, художнике, в котором столь явственно проступала “сшибка” идеалов революции, большевизма и противостояние любому официозу, рутине и застою. По Далю, авантюрист – чаще всего, первооткрыватель, землепроходец, и только в редких случаях — проходимец! Эти качества на сцене у Солопова неведомым образом объединялись.. Авантюрист Солопова прежде всего был человеком предприимчивым, дерзким, умным, талантливым.

Фейерверк, каскад превращений и трансформаций! В драму врывались приемы эстрады и цирка — они пригодились актеру в Егоре Глумове (“На всякого мудреца…”), и в Зигфриде Блоке (“Кредит у Нибелунгов” Ф. Куна), и в Лжедмитрии (“Царь Юрий”)… Возможно, в силу эксцентрики, с элементами пародийности и гротеска, Солопов редко играл советских “положительных” героев. Платон Кречет Корнейчука, или какой-нибудь председатель горсовета Скворцов, ломающий стереотипы в “идеологическом” по духу спектакле “Хозяева жизни” Ю. Чепурина, был вызывающе белой вороной на фоне привычного партаппарата и аппарата совработников. А магия рокочущего голоса, неповторимого солоповского жеста, поступка, завораживающая не одних только ярославских театралов.

Подлинным лермонтовским Демоном, неукрощенным, неуспокоенным, мятущимся, невоплощенным был его Печорин в одноименном спектакле. Неистощимость актерской фантазии, ликование духа демонстрировал его Глумов (“На всякого мудреца довольно простоты”), где фамилия персонажа подчеркивала актерство, “глумотворство” героя над сильными мира сего, и в катастрофе чувствовавший себя победителем. Его герои были из плоти и крови, крепко любили своих возлюбленных и не стремились в тихие заводи... Чувственные, способные наслаждаться жизнью, подобно лермонтовскому Печорину, они всегда были на вершине, ни пике жизни. Даже если потом их ждало сокрушительное падение (Глумов, Андрей Колычев, Лжедмитрий (“Царь Юрий”).

В драме А. Штейна “Океан” Солопов играл вполне “положительного” героя — волевого командира Платонова, влюбленного во флот, щеголяющего выправкой, особой походкой. Пьесу “Океан” не жаловали власти, в столице и в ряде городов СССР ее постановки были сняты и запрещены, поскольку ни командир, ни подчиненный не соответствовали Уставу советского Военно-морского флота... Старший лейтенант Часовников, подчиненный и бывший однокурсник Платонова, по убеждению не хотел вступать в ряды Коммунистической партии, желая лишь одного — самостийно, по воле души, уволиться с флота на “гражданку”. Сделать это можно было известным способом - пойдя на пьяный дебош… Командир корабля Платонов, можно сказать, вышибал клин клином. Его авантюра заключалась в одурачивании вышестоящего начальства и лжи во имя спасения Часовникова для флота. Эту ироническую и эксцентрическую клоунаду Платонов-Солопов разыгрывал с подлинным блеском.

И в жизни, и в искусстве главным становилось “самостоянье” самого художника и его героев, уверенный и свободный взгляд на жизнь, творчество, самого себя. В середине 70-х Солопов покидает Ярославль. Меняется его репертуар. Завершился Театр одного героя. Время было далеко не героическим

По стране шла слава о другом Солопове – актере большого внутреннего лиризма, острого гротеска, характерности, мудром сатирике, способном на фантастику. Он меняет сценический облик. В Куйбышеве он играет мягкого, мудрого и лирического Чехова - самого Чехова и Войницкого в “Дяде Ване”, сразу вписывая этот образ в историю будущей Самарской драмы. И сразу две роли в “Левше” Лескова – Королеву английскую — и добрейшего, лукаво-придурковатого Царя. В его репертуаре – неожиданный Островский и парадоксально-трагический Достоевский. За плечами – Ташкент, Самара, Волгоград, Рязань.

Возвращение Солопова в Ярославль в 1996 году было триумфальным. “Гастроль Народного артиста России Владимира Солопова” — в фестивале “Достояние России”. Открывал фестиваль в Ярославле в 1992 году Евгений Симонов. Владимир Солопов, покинувший сцену ярославского театра двадцать лет назад, предстал перед публикой как актер и как художественный руководитель театра драмы в Рязани. “Я очень высоко ставлю и ценю искусство Солопова, - сказал Евгений Симонов. — Мне кажется, что он наследует, сам того не ведая, какую-то аристократически глубокую, романтическую и остроумную линию русского театра. У него можно учиться превосходной речи, очень интересному жесту, элегантности. У него превосходные руки и очень тонкий юмор….” В 1996 году Солопов вернулся в Ярославль, в город, “знакомый до слез”, окончательно.

Увлекавший небывалыми трансформациями, страстью и темпераментом, его Глумов в “Мудреце” стал ныне... Крутицким! Как это накладывается на нашу действительность! Есть закономерная логика в том, что прежние Глумовы ныне превратились в Крутицких. Этот важный генерал, перед которым всё вытягивается в струнку, когда-то был Глумовым, служил и "нашим", и "вашим", прошел все адовы огни и стал Крутицким, - ревнителем и патриотом, охранителем "прежних" устоев. Теперь новый Глумов пишет для него трактат "О вреде реформ вообще".

"Кто создает эти реформы? - вопрошает Крутицкий. - То-то и оно... Молокососы!" - и поднимает свой иронический перст к небесным сферам. Нынешний Крутицкий - родитель, первейший отец новых Глумовых. Во взоре Крутицкого - Солопова легкая снисходительность, он словно бы все время сравнивает этого, нынешнего, легконогого, козлоногого Глумова - Кириллова с собой, прежним.

Крутицкий читает трактат, написанный Глумовым, и голос звенит чистым металлом. Экстаз и театральное упоение собственным творчеством. Строки трактата звучат так же чеканно, как строфы из трагедий Сумарокова или Озерова. Бывший идеолог, потом отставник – ни дать, ни взять, нынешний партийный функционер, вербующий новую молодежь. Ироник, мудрец, площадной комедиант! Крутицкий – В. Солопов - никак не традиционный дряхлый старик, отставник, а лихое действующее лицо. Тайный, теневой государственный советник, командующий незаметными пружинами и пружинками жизни! Напор иронии и озорства в этом “подпольном человеке” столь силен, что кажется, именно его волей Егор Глумов внедрен в среду мудрецов официальных….

На свидании с Турусиной (Н.И.Терентьева) Солопов разыграет целый спектакль “Бесплодные усилия любви”. Мгновенно – из старых халатов, генеральских мундиров вынырнет вдруг прежний, да-да! - прежний! - блестящий любовник и фат. Комически-торжественная приподнятость, неподражаемый юмор в сочетании с фарсовой претензией на сердечный отклик!

Крутицкий и Фома Опискин (“Фома”, режиссер В. Боголепов) у Солопова из одного корня выросли. Актер пропел гимн Опискину, полюбил его, оправдал и - высмеял. Когда Солопову удалось от статуарности и “монументальной пропаганды” прошлого (чем, собственно, и жив его Фома, бессмертный, несгибаемый, вечно живущий) перейти к эксценитрике и гротесковой характерности, к нелепому соединению непомерных амбиций и робости, ядовитой задиристости и апломба, Фома Опискин приобрел подлинное звучание.. На сих столпах утверждается и генерал Крутицкий с его возвышенной риторикой и озорной иронией в блеске глаз. Обе эти работы Солопова отмечены областными премиями “Лучшая роль года” в номинации “Мастера”, и премией имени Федора Волкова.

Не Лир, а Глостер, по замыслу режиссера И. Раймонта (в “Короле Лире”) - центральный герой трагедии. Глостер пытается додумать все до конца, и прозревает первым. Сквозь мучительные размышления ему, постаревшему Гамлету своей эпохи открывается новое зрение — бездны падения на самых вершинах власти — ложь, лицемерие, предательство, братоубийство. Этот преданный Лиру чиновник — в ранге пушкинско-шекспировского Пимена-летописца, размышляющий о мире и о себе, о своих сыновьях, о “вывихнутом веке”, Глостер встает грудью на пути зла. Он не покоряется “пращам и стрелам яростной судьбы”, он сносит “плети и глумленье века, гнет сильного, насмешку гордеца.., заносчивость властей и оскорбленья…” Вершина спектакля – дуэт Лира (Ф. Раздьяконов) и Глостера в степи, момент узнаванья друг друга как прозренья. И сцена обретения сына – прозренья, последнего и предсмертного…

В его Звездинцеве (“Спириты”, постановка В. Боголепова) есть и аристократизм, и наивность, и детская увлеченность, схожая с той, детской ученостью, с какой знаменитый волковский актер Григорий Акинфович Белов играл Павла Протасова. Протасов хотел изобрести гомункулюса, Звездинцев ждет проявления медиумической энергии и сигналов жизни из миров иных… “Прекрасное далеко” - для него близко и желанно. Он поэт, ослепленный научной идеей!.. А мужики-крестьяне – от плуга, от сохи, от земли – кажутся ему несуществующими призраками в белых одеждах.

Каждый год к списку творческих работ Солопова прибавляются новые роли.

Актер находится в прекрасной физической форме и прочно держит репертуар. Фома, Крутицкий, генерал Загорянский (“Игрок”), Глостер… Для режиссеров Солопов – желанный артист. С его приходом оживает сцена. Поэтому перечень новых ролей все растет…